I. Накануне Катастрофы
Гомельская область была образована в январе 1938 г. на юго-востоке Беларуси по соседству с Россией и Украиной. На 1 января 1941 г. она включала в себя 15 районов (Буда-Кошелево, Ветка, Гомель, Добруш, Жлобин, Журавичи, Корма, Лоев, Рогачев, Речица, Стрешин, Светиловичи, Уваровичи, Терехов, Чечерск), 235 сельских советов, 6 городов, 8 местечек и 1 рабочий поселок. По своей территории это была самая не большая из десяти довоенных областей БССР и имела всего 15,800 кв. км или 7% от общей территории республики. Столица области город Гомель (301 км от Минска) являлся крупным промышленным центром и важным транспортным узлом. Он связывал все железные и автомобильные дороги на Жлобин, Калинковичи, Бобруйск, Могилев (Беларусь) и Чернигов, Щорс и Новозыбков (Украина) (см. таблицу N1).
Население Гомельской области было многонациональным по своему составу и к началу 1941 г. насчитывало 917,100 чел. Здесь проживали, в основном, белорусы и евреи, а также русские, украинцы, латыши, чехи, поляки и немцы. Национальные меньшинства области до 1938 г. имели национальные округа и районы [1].
Евреи занимали второе место после белорусов в Гомельской области — 20,969 чел. (январь 1939 г.), и находились, главным образом, в городах и местечках. Наиболее многочисленным еврейское население было в Корме — 40,3%, Стрешине — 33%, Речице — 24,3%, Жлобине и Чечерске — по 20% [2]. Евреи были широко представлены служащими, интеллигенцией, врачами, инженерно-техническими работниками и квалифицированными рабочими, которые принимали активное участие в общественной и культурной жизни [3].
С 1939 г. по 1941 г. еврейское население Гомельской области увеличилось за счет естественного прироста и притока в беженцев из оккупированной немцами Польши, всего — 1391 еврейский беженец [4], и к лету 1941 г. количество евреев в области достигло 22,360 (20,969 + 1,391) человек.
Что касается столицы области Гомеля, то его еврейское население в январе 1939 г. составляло 40,880 чел. [5]. Можно предположить, что к лету 1941 г. что оно увеличилось за счет естественного прироста и беженцев (700 чел.) и составило не менее 44 тыс. чел. В таком случае, общее еврейское население Гомеля и области к началу советско-германской войны составляло около 70 тыс. чел.
II. Оборона
С началом войны Беларусь оказалась на главном московском направлении продвижения армий “Центр”, местом жестоких сражений. Люди были дезориентированы и ожидали контрнаступления Красной Армии. В судьбе еврейского населения области ключевое значение имела оборона Гомеля. В первой декаде июля 1941г. Гомель еще считался относительно безопасным местом, поэтому сюда из Могилева переехали ЦК компартии и правительство БССР. Советские войска (21-я армия) переправились на правый берег Днепра и 13 июля 1941 г. нанесли внезапный удар по противнику. Они освободили Рогачев и Жлобин, хотя овладеть Бобруйском не удалось. Этот успех внушил надежду на то, что положение еще не так плохо. Однако 12 августа немецкие войска снова форсировали Днепр в районе Стрешина и начали наступление на Гомель. 14 августа они взяли Буда-Кошелево в 45 км от Гомеля, 19 августа начали бои в самом городе, и через три дня Красная Армия полностью отступила.
В отдельных районах Гомельской области сопротивление носило особенно упорный характер. На юге в районе Пинских болот (Мозырь, Калинковичи, Туров) военные действия начались 6-10 июля 1941 г. Туров защищали пограничники, регулярные части Красной Армии, моряки Днепровской речной флотилии, истребительный батальон (народное ополчение) и партизаны. Город несколько раз переходил из рук в руки. Первый раз нацисты овладели им 15 июля и оставались до 4 августа. Второй раз они взяли Туров 14 августа, но к вечеру опять были отброшены. Ночью 23 августа немецкие бронекатера, приплывшие из Пинска, обстреляли Туров зажигательными снарядами. Соседние деревни Ридча, Слепцы, Черничи были подожжены, и Туров был занят [6].
Потерпели неудачу попытки местных советских органов организовать оборону собственными силами. В Буда-Кошелевском, Добрушском, Журавичском и Уваровичском районах партизанские отряды из местных жителей отошли вместе с частями Красной Армии. В Мозыре из сотрудников милиции и госбезопасности в июле 1941 г. были созданы мобильные группы для организации сопротивления. Однако немцы их быстро обратили в бегство. Участники этих формирований успели укрыться в деревнях под видом местных жителей, и только через год организовали партизанский отряд [7]. В середине сентября 1941г. был рассеян Речицкий партизанский отряд. Одни его участники погибли в боях, а другие вышли за линию фронта. После захвата Турова партизаны отошли вместе с пограничниками на правую сторону реки Ствига. В сентябре 1941 г. Туровский партизанский отряд слился со Столинским отрядом и проводил боевые действия на территории Давид-Городокского и Туровского районов до 30 сентября 1941 г., когда попал в окружен и был разгромлен [8].
III. Эвакуация
Стремительность немецкого наступления не позволяла людям осознать угрожавшую опасность. Большинство из них были дезориентированы, многие ожидали контрнаступления Красной Армии. Нацисты оккупировали Минск уже 29 июня 1941 г., руководство которого тайно покинуло город без объявления эвакуации уже вечером 24 июня 1941 г. В результате, в Минске погибло почти 100 тыс. евреев. В Витебск немцы вошли 11 июля 1941 г., и поэтому там погибло около 20 тыс. из 37 тыс. евреев. В Могилев они пришли 27 июля 1941 г. и из 20 тыс. удалось спастись 10 тыс. евреям [9].
Евреи Гомеля в этом отношении оказались в более предпочтительном положении. Немецкие войска пришли сюда не через несколько дней, как в западную часть Беларуси, или недель, как в восточную, а почти на два месяца позже. Длительная оборона города и эвакуация промышленных предприятий в начале августа позволили многим уйти на восток. Из Гомеля было эвакуировано около 40 крупнейших предприятий, и каждый эшелон с промышленным оборудованием вывозил сотни людей. У нас нет сведений, сколько людей погибло по дороге от бомб, умерло от голода и болезней, путь к местам эвакуации был долгим и занимал от нескольких недель до нескольких месяцев [10].
К 19 августа город покинули 80 тыс. жителей всех национальностей, и в Гомеле оставалось около 4 тыс. евреев из довоенных 44 тыс. чел. или 9%. В числе последних городов Гомельской области (в современных границах), Красная Армия оставила Речицу — 21 августа, Мозырь — 22, Туров — 23, Хойники — 25 августа 1941 г. [11].
Еврейское население местечек и небольших городов Гомельской области пострадали значительно больше. Основная их часть была удалена от железных и автомобильных дорог, и в них ситуация разительно отличалась от промышленного Гомеля. Они избежали ударов с воздуха, туда не заходили беженцы с запада, которые могли рассказать о геноциде нацистов. Еврейская молодежь в предвоенный период выехала в индустриальные центры на работу и на учебу, а люди старшего возраста привыкли жить “по старинке”.
Местные органы власти не проявили достаточно инициативы, и шансов спастись у евреев там было намного меньше. По этой причине в Буда-Кошелево погибло 98% еврейского населения, Паричах — 90,4%, в Стрешине — 84%, в Корме — 71%, Рогачеве — 72%. Но были и исключения, в Мозыре — 23,7% (речной порт на Припяти), Чечерске (была лучше организована эвакуация) — 32,3%. Оборона Турова была упорной, местечко за два месяца три раза переходил из рук в руки, и евреи всеми средствами постарались уйти (пешком лесными дорогами и на телегах, по Припяти и Днепру на баржах и лодках). Почти 60% из них спаслись. В Речице, которая находилась в 60 км от Гомеля, имела железную дорогу и пристань на Днепре, наоборот, возможность спасения упустили. С июля по август 1941 г. Речица пережила три “паники”, когда немцы, по слухам, прорывали фронт. Люди бежали, но, дойдя до Паричей, Гомеля или Лоева, возвращались. В результате, в гетто Речицы попали 48% членов общины, которых нацисты расстреляли в ноябре 1941 г. [12].
IV. Начало оккупации и создание гетто
Территорию Гомельской области (в административных границах довоенных Гомельской и Полесской областей) оккупационные власти разделили на округа. Восемь районов (современные районы Гомель, Буда-Кошелево, Ветка, Добруш, Терехово, Уваровичи и Печера) составили Гомельский округ, который подчинили тылу группы армии “Центр”, включая сам Гомель, который был переведен на положение прифронтового города. Южную часть Гомельской области (современные районы Петриков, Житковичи, Речица, Светлогорск, Туров, Мозырь и некоторые другие) присоединили к рейхскомиссариату “Украина”, подчинявшемуся Житомирскому генеральному округу (см. таблицу N2).
После занятия территории (местечка, города или деревни) немцы старались четко определить, кто именно являлся евреем? Обычно для этой цели устраивали регистрацию оставшегося еврейского населения. В других случаях давались специальные указания. Областной комиссар в Мозыре разъяснял районному бургомистру в Калинковичах, что евреями необходимо считать всех, кто происходил от еврейских родителей. Уточнялось, что обряд христианского крещения не менял сути дела и, в этой связи, крестить евреев и полукровок категорически запрещалось [13].
Следующим этапом было отделение евреев и образование гетто. В Гомельской области было образовано 20 гетто, в которых оказалось не менее 21 тысяч узников (см. таблицу N3). В самом Гомеле существовало четыре гетто, в Жлобине — 2, в Корме — 2, в Рогачеве, Брагине, Хойниках, Речице и некоторых других местах — по одному [14]. В Гомеле основное гетто находилось в районе Монастырек, куда согнали жителей центральной части города — 800 евреев. Второе гетто было по ул. Ново-Любенской (500), включая 97 евреев, переселенных в Гомель из Лоева. Третье гетто — на Быховской улице. Евреи, жившие в Ново-Белице на левом берегу реки Сож, были помещены в отдельное гетто. В сентябре 1941 г. 200 узников гетто в Ново-Белице перевели в Монастырек. Узники были обречены, но в отношении евреев-специалистов делалось временное исключение. В приказе по кавалерийской бригаде СС от 28 сентября 1941 г. указывалось: “Само собой понятно, что ремесленников можно сохранить” [15].
Однако гетто в Гомельской области были организованы не везде. В ряде мест еврейского населения почти не осталось, а в других его переселили в более крупные местечки. Гетто не создавали в Брагине, Ветке, Журавичах, Комарине, Копаткевичах, Лоеве, Наровле, Светиловичах, Уваровичах, Терехове, Турове, Хойниках и ряде других мест. Однако, несмотря на это, мужчин там ежедневно отправляли на принудительные работы и подвергали истязаниям, религиозным евреям обрезали бороды. Солдаты вермахта, порой, сообщали евреям о будущих расстрелах. В Турове сестры Вайнблат, Хася (15 лет) и Броня (13 лет), ходили чистить картошку на немецкую кухню, за что их кормили. Илья Гоберман вспоминает, как солдат (австриец) предупреждал, что каратели уничтожат всех евреев: “Бегите и чем быстрее, тем лучше” [16].
V. Сроки образования и существования гетто
Большинство гетто были образованы в Гомельской области за первые два месяца оккупации (конец августа-октябрь 1941 г). Из 20 гетто, устроенных в 15 населенных пунктах области, 13 гетто были созданы уже в сентябре, а 7 гетто — с октября по ноябрь 1941 г. [17]. В крупные гетто (Гомель, Мозырь, Рогачев, Речица, Жлобин) евреев свозили со всего района. Всем беженцам (евреям и неевреям) было предписано вернуться к прежнему месту жительства, чтобы не было случайных людей. Оккупационные власти обязали указывать на чужаков. Была установлена круговая порука, и за укрывательство неизвестных следовало строгое наказание. Переселение в гетто обычно продолжалось несколько дней. Средств передвижения не давали, и каждый устраивался, как мог. На новое место разрешали взять только, что можно было унести в руках.
В Мозыре евреев поселили на улице Ромашов Ров (273 чел.), а через некоторое время туда перевели несколько семей и одиночек (38 чел.) из местечек Скригалово, Копаткевичи, деревень Прудок, Глинище, из Каменского сельсовета, а также отдельных евреев из Ельска, Петрикова, Наровли, Слобода, Мелешковичи, Михалок, Юрьевичи, Огородники, Заполье, Прудок, Редьки. Всего на 1 января 1942 г. в гетто Мозыря вместе с новоприбывшими оказалось 433 чел. [18].
Гетто в Гомельской области существенно отличались по сравнению с другими районами Беларуси. Главным образом они служили местом изоляции евреев и пунктами сбора для быстрого уничтожения. Поэтому здесь не было никаких долгосрочных программ, отсутствовало медицинское обслуживание и санитарный контроль, узники сами обязаны были заботиться о своем пропитании. В этом отношении гетто Гомельской области больше, чем в других районах республики напоминали концлагеря. Самым коротким оказалось существование гетто в Калинковичах (уничтожено 20-22 сентября 1941 г.). Два месяца гетто действовали в Буда-Кошелево, Добруше, Городец и Паричах, три месяца — Гомеле, Корме и Речице, четыре месяца — Рогачеве, Чечерске и Мозыре. Наиболее продолжительными (7- 8 месяцев) оказались гетто в Жлобине, Петрикове и Стрешине — они просуществовали с сентября 1941 г. по апрель 1942 г. Узников гетто постепенно фильтровали на “нужных” и “бесполезных”, голод и болезни приближали их конец.
VI. Место расположения гетто
Основная часть гетто располагалась в наиболее старых частях города или местечка, где выделялась одна или несколько улиц, из которых выселялось все нееврейское население. В Гомеле 4 гетто располагались по улицам Быховская, Монастырка, Ново-Любненская и в Ново-Белице. В Корме гетто устроили в двух местах: по ул.Абатурова и ул. Школьной, а в Петрикове — по ул. Володарского. Когда евреев становилось меньше, для этой цели использовали непригодные для жилья здания. В Жлобине одно гетто устроили в помещении бывшего Народного дома, а второе – по Первомайской улице. В Речице гетто действовало в помещении двухэтажном школы в фабричном районе по ул. Фрунзе за городской тюрьмой, в Унече — на птицефабрике, в Хойниках – в магазине. В Рогачеве евреев поселили в подвалах бывшего военного склада, а оттуда ежедневно отправляли убирать камни и кирпич, возить песок, воду.
Нацисты обязали евреев носить на груди и спине особые отличительные знаки. Это могли быть желтые или белые круги и (реже) шестиконечные звезды. Осенью 1941 г. в приказе по Мозырскому гебитскомиссариату указывалось, что каждый еврей или “мешанец” (полукровка, у которого один из родителей — еврей) был обязан носить спереди и сзади желтый кусок материи величиной с ладонь. Отличительный знак необходимо было крепко пришить и сделать это так, чтобы он был отчетливо виден даже тогда, когда верхняя одежда снималась. В ряде мест местные жители называли их орден Ленина и орден Сталина. За отказ носить желтые латы налагался большой денежный штраф, а в случае повторения могли расстрелять. В большинстве мест особые знаки для евреев вводились еще до образования гетто [19].
Гетто Гомельской области были двух типов: закрытые и открытые. Первые охранялись, и покидать их пределы без особого разрешения, было запрещено под страхом жестоких наказаний. В гетто открытого типа евреев никуда не переселяли, и территория, где они жили, специально не охранялась (Василевичи, Люденевичи, Лоев, Давыдовка, Уваровичах, Журавичи и др.). Узникам запретили появляться в центре деревни, посещать общественные места, и поддерживать отношения с белорусами и русскими. Труд евреев безвозмездно использовался для нужд волостной управы и личных потребностей полицейских.
Евреям запретили обмениваться товарами и продуктами, общаться и передавать новости. Нарушителей избивали, морили голодом, отправляли на штрафные работы. Часто эти истязания проводились публично в назидание остальным. Евреев можно было безнаказанно убить за любой проступок. Выход разрешался только на работу или для вывоза покойников на кладбище в тех случаях, когда отсутствовала похоронная команда. Цель: строгая изоляция, предотвратить доступ информации и предупредить бегство. За самовольную отлучку наказывали всех жителей дома, членов семьи – вплоть до расстрела.
Вне пределов гетто могли жить по особому разрешению только немногие: в основном, еврейские ремесленники и специалисты с семьями. Эта категория находилась под надзором белорусской полиции, а бургомистры из белорусов несли за них персональную ответственность.
Больших гетто на территории области не было. Самыми крупными считались гетто в Речице (3500) и Рогачеве (3300), за ними шли Паричи (1700) и Мозырь (1500). В нескольких городах одновременно существовало несколько гетто. В Жлобине в двух гетто содержалось 1200 чел., в Гомеле в четырех гетто — 4000, в Корме в двух гетто — 700. В остальных гетто узников было намного меньше: Чечерск — 432, Стрешин — 448, Буда-Кошелево — 485. Самым маленьким было, по-видимому, гетто в Добруше — 103 чел., а сведений о количестве узников в гетто деревни Городец Рогачевского района не сохранилось (см. таблицу № 3).
VII. Состав узников по полу и возрасту
В Гомельской области среди застигнутых на оккупированной территории оказалось особенно много женщин и детей. Значительное большинство евреев, попавших в гетто, были обременены большими семьями, многие находились в преклонном возрасте или были больны. Взрослые мужчины и молодежь призывного возраста, женщины 20-40 лет, как правило, отсутствовали. Здесь было меньше и тех, кто испытывал иллюзии в отношении немцев как “культурной нации” и помнили еще, как в 1918 г. они во время немецкой оккупации не только не трогали евреев, но даже защищали их от русских погромщиков.
В гетто Мозыря из 273 чел. женщины, девушки и девочки насчитывали 69% (164 чел.), а дети обоего пола в возрасте до 16 лет — 37%. (88 чел.). Пожилые люди в возрасте 70-75 лет и старше в этом гетто составляли 9%, 60-70 лет — 13%, 40-60 лет — 20%, а 17-39 лет — 21%. Среди евреев Скригалова, Копаткевичей, Ельска, Петрикова, Наровли, Юрьевичи дети до 14 лет составляли 30,6%. При этом, молодежь 1920-1923 г.р. почти целиком отсутствовала [20].
VIII. Еврейские советы (юденраты)
Роль внутреннего самоуправления в гетто выполняли еврейские советы или комитеты, больше известные на Западе как “юденраты”. Активное участие в их образовании приняли айнзацгруппы СС и немецкая военная администрация. В приказе от 13 июля 1941г. по группе немецких армий “Центр” говорилось, что в населенных пунктах из 10 тыс. чел. в состав еврейских советов (юденратов) должны были войти 12 чел., а более 10 тыс. —24 чел. Председателями советов назначали наиболее авторитетных евреев, часто из представителей интеллигенции, людей влиятельных, которые несли персональную ответственность за все инциденты в общине. В Минске в 1941 г. это был торговый работник, Витебске — учитель, в Могилеве — инженер. Их или выбирали сами узники гетто, или назначали немцы. Однако и в том, и в другом случае они мало что могли сделать.
В Гомельской области еврейские советы возникли позже, чем на остальной оккупированной территории — в августе 1941 г. Их члены отвечали жизнью за исполнение всех приказов оккупационных властей. В состав юденратов включались только мужчины (3-12 чел.). Если по какой-то причине член еврейского (“жидовского”) совета выбывал, то на его место немедленно должен был встать кто-то другой. В Мозыре еврейский совет назначили в составе 12 чел., председателем поставили Ейшу Израилевича Койфмана (1891 г.р.), а его заместителем — Иосифа Янкелевича Бердичевского (1890). На совет были возложены функции расселения узников, поддержание внутреннего порядка и осуществление контактов с оккупационными властями. Члены еврейских советов фактически оказались заложниками нацистов [21].
В тех районах Гомельской области, которые оказались в зоне военной администрации, состав и обязанности еврейских советов определялись более четко, чем в зоне гражданской администрации. Сведений о еврейских советах (юденратах) сохранилось очень мало, источники информации о них скудные и противоречивые. Большинство свидетелей, переживших немецкий геноцид, неохотно вспоминают об их деятельности. Это можно объяснить по-разному: как позорный торг власти, стыд за любой вид сотрудничества с оккупантами даже под видом выживания. Применитально к юденратам трудно провести грань между понятием “сотрудничал” и “не сотрудничал” с оккупантами. К примеру: сбор контрибуции — это сотрудничество или нет?
Большинство еврейских советов руководствовались двумя основными соображениями: ближайшая цель — облегчить жизнь узников гетто, главная — дать им возможность уцелеть [22].
Там, где юденратов не было, власти назначали еврейского старосту. Это назначение делалось по рекомендации бургомистра-белоруса из числа евреев имевших авторитет. выбирали покладистых и знающих немецкий язык. Старосты не имели своего аппарата власти (сотрудников с постоянными или временными поручениями). В Речице старостой был бывший меламед Маленкович. В Турове одновременно работали 6 старост: 4 белоруса и 2 еврея.
Еврейская полиция как особый вспомогательный отряд, находившийся в распоряжении совета, была не обязательна. Само понятие “еврейский полицейский” было двусмысленным, и вели эти полицейские себя по-разному. Состав еврейской полиции был разнородным, мотивация, по которой эти люди согласились на такую службу, существенно отличалась. Вместо оружия у них были палки и плетки. Во многих гетто еврейскую полицию было просто не из кого набирать. Мужчин призвали в Красную Армию или уничтожили каратели в первые летние месяцы 1941 г., а старики, женщины и дети служить в полиции не могли. Конец у всех был один: несмотря на обещания пощадить, полицейских убили всех.
Выборы старосты и регистрация в гетто считались обычными мероприятиями, понятными и невызывавшими подозрений. Регистрацию проводили под предлогом обеспечения жильем, работой, переселения на новое место, сборами контрибуции, распределением питания и пр. В Мозыре список узников гетто по распоряжению городской управы составил Иосиф Бердичевский, в Речице — Маленкович. На деле, эти сведения собирались для будущих акций уничтожения, для сбора узников непосредственно накануне погрома.
В Калинковичах 20 сентябре 1941 г. евреям приказали пройти регистрацию в помещении почты на ул. Ленина (более 700 чел.), а через два дня всех расстреляли [23]. Евреям Брагина 13 сентября 1941 г. приказали собраться в школе для выбора старосты и его заместителя, а когда 300 евреев пришли к указанному сроку, школу оцепили и поставили пулеметы. После этого евреев начали выводить группами на окраину местечка и расстреливать [24]. 1 декабря 1941 г. в Ветку прибыло 6 немецких офицеров из Гомеля и потребовали от коменданта провести регистрацию евреев, за уклонение от которой угрожали расстрелом. Евреев, прибывших на регистрацию (360 чел.), заперли на конюшне, а 3 декабря отвели к элеватору, заставили лечь рядами в ров и расстреляли из автоматов в упор [25].
IХ. Принудительный труд
Гетто в Гомельской области, в отличие от большинства гетто Западной Беларуси, Польши и Литвы, с экономической точки зрения не имели никакого значения. Евреев здесь очень редко посылали на работы, жизненно необходимые для города, района или немецкой армии. Это могла быть или заготовка топлива (Гомель, Речица, Мозырь), или ремонтно-строительные работы (Жлобин, Рогачев, Чечерск), или уборка территории.
Возраст евреев, подлежавших трудовой повинности, оговаривался разными немецкими инструкциями. Как правило, границы пролегали в пределах 16-55 лет для мужчин и 17-50 лет для женщин. Однако на практике это не соблюдалось. Чаще всего евреев использовали на работах, которые носили случайный характер: пилить дрова, корчевать пни, убирать улицы и мусорные ямы, закапывать трупы, собирать неразорвавшиеся мины, снаряды и бомбы. В Рогачеве евреи руками выгребали нечистоты из уборных, на которых было написано “Только для немцев”. В Гомеле, Калинковичах и Речице евреи на железнодорожной станции мыли и убирали вагоны, занимались разгрузкой и погрузкой, таскали шпалы, очищали подъездные пути, дороги и аэродром [26].
Во время работ узников избивали палками и плетью, слабых и больных расстреливали. В Калинковичах стариков заставили мыть машины. Пейсахович из-за слабости не смог поднять ведро с водой. К нему подбежал немец, опрокинул ногой ведро, схватил у другого солдата горящий примус и поджег Пейсаховичу бороду — тушить никому не позволили. Убирать трупы привозили советских военнопленных. В гетто, где почти половина узников была инвалидами, на работу выгоняли всех стариков и детей. Детей заставляли мыть окна в полиции и комендатуре, таскать воду, чистить конюшни, мыть машины и мотоциклы, чистить дороги от снега. Отказ выходить на работу мог обернуться трагедией. В Гомеле в сентябре 1941 г. за подобную провинность обещали расстрелять каждого пятого узника [27].
Евреям намеренно не давали работать по специальности. Людей умственного труда, интеллигентов, учителей, врачей, инженеров направляли на тяжелые физические работы. Часто заставляли делать подчеркнуто унизительную и бессмысленную работу: ловить мух в комендатуре (Чечерск), таскать на себе телеги с водой, кирпичи, дрова и мусор с одного места на другое, копать и закапывать ямы (Петриков, Стрешин, Рогачев) [28]. Только в случае необходимости прибегали к труду еврейских ремесленников. В Житковичах в октябре и ноябре 1941 г. еврейских портных заставили шить обмундирование для немецких солдат и полицейских, а после окончания работ всех расстреляли, сняв с убитых одежду и обувь [29].
Х. Состав полиции
В Восточной Беларуси, в отличие от Литвы и Западной Украины, а также некоторых районов Западной Беларуси, немецкое вторжение не сопровождалось крупными еврейскими погромами. Однако это не говорило, что здесь отсутствовала почва для сотрудничества местного населения с оккупантами в уничтожении евреев [30]. Геноцид евреев в Беларуси никогда не принял бы таких масштабов, если бы не помощь коллаборантов. Немецкое руководство имело свои представления о белорусах, как народе “слуг и работников”, “идеальном объекте эксплуатации”. Берлин планировал превратить Беларусь в место ссылки нежелательных элементов из Польши и стран Балтии [31].
Привлечение коренного населения к “окончательному решению еврейского вопроса” было принципиально важно для нацистов. Во-первых, это подтверждало тезис, что евреи — враги всех народов. Во-вторых, создавало враждебную среду, в которой евреям невозможно было бы укрыться, и они были бы обречены. В-третьих, оккупанты могли получить практическую помощь в проведении акций уничтожения и выявлении уцелевших во время “зачисток” — повторных поисков [32].
В августе-сентябре 1941 г. во всех городах и местечках Гомельской области были организованы отделения гестапо, СД — служба безопасности, местная гражданская полиция, тайная полевая полиция, полевая жандармерия, шуцполиция — охранная полиция, вахткомпания — караульная команда при военной комендатуре [33]. В Речице полицейский участок открыли в бывшем доме доктора Жолквера на Вокзальной улице, а начальником полиции стал бывший бухгалтер хлебозавода Коржевский. Полицейская управа помещалась в бывшем здании райисполкома по ул. Советской, помощником бургомистра был назначен Чаловский [34]. Мозырь стал центром одноименного гебитцкомиссариата и был подчинен рейхскомиссариату “Украина” в Житомире. Руководителем полиции в городе назначили Ивана Подберезного, бывшего начальника районного отдела НКВД в Ельске, которому помогали около сорока полицейских из местных жителей [35].
В Турове полицейский участок (36 чел.) разместили в помещении бывшей военной комендатуры пограничного отряда. Первым бургомистром стал бывший учитель сельской школы Максим Бруй по прозвищу “козел” за тонкий голос. Бруй “наделал много горя”, выдавал недовольных “без оглядки” [36]. Начальником полиции Турова был Акулич, который в прошлом служил в НКВД в Западной Беларуси. После него полицейский участок в местечке возглавил Петр Кресо (бежал в 1944 г. с немцами), а бургомистрами — Аваакум Страх и Петро Сыромахо. Кроме них в Турове нацистам помогали коллаборационисты из Столина и Давид-Городка. В Рогачеве начальником полиции был Сидоренко, в Гомеле — бывший полковник РККА Кардаков, в Хойниках — Демьянинеко [37].
Активное участие белорусской полиции в акциях против евреев и, в ряде случаев, проявление ими особой жестокости объяснялось многими факторами: необходимостью доказать немцам свою лояльность, опьянением властью, антисемитизмом, желанием “заработать” материальное поощрение, наконец, возможностью присвоить еврейское добро. Среди полицейских оказывались бывшие соседи, знакомые, родственники евреев, люди, считавшиеся до войны друзьями. Однако не всегда это было на пользу жертвам. В Паричах местных житель Иван Менц, перед тем, как пойти служить в полицию, убил свою жену Фридл Нисман и двух детей. В д. Давыдовка Мирьям Паперную выдала немцам ее свекровь [38]. В Юровичах Калинковичского района Василий Прищепа, служивший в полиции, укрыл жену и детей во время ликвидации гетто, но взамен стал склонять к сожительству свою падчерицу. Когда жена Сима возмутилась, он вывел ее вместе падчерицей из убежища и застрелил. Потом напился, прибежал домой, схватил собственных детей и закричал: “За мной идите, жиденята, и вас прикончу!” Мать Василия, Акулина, спасла внучек [39].
Белорусская полиция, насчитывавшая в своем составе 50 тыс. чел. [40], отвечала, в основном, требованиям оккупационных властей. Ее дополняли добровольцы из “Белорусской Народной Самопомощи”, “Союза Белорусской Молодежи”, “Белорусской Краевой Обороны”, которые разделяли нацистскую доктрину “окончательного решения” еврейского вопроса [41]. Вместе с тем, для уничтожения евреев в Беларуси нацисты привлекали карателей из Украины и стран Балтии, которые считались более надежными. По этим соображениям немецкое денежное содержание (зарплата, суточные, премиальные) у литовских и латышских полицейских было выше, чем у полицейских из Украины, а у последних выше, чем у белорусских.
XI. Условия существования в гетто
Невероятная скученность, антисанитария, отсутствие медицинской помощи, нехватка элементарных бытовых условий были типичными для большинства гетто. На одну комнату в 20 кв. м приходилось от 7 до 20 чел. Вещей почти не было, и это облегчало размещение. Состав узников в гетто быстро уменьшался — болезни, перевод на другое место работы, убийства. Многие искали место в подсобных помещениях — сараях, чердаках, хлеве, погребах. В хозяйстве “Прогресс” Рогачевского района построили нары в три яруса и печь. Спальные принадлежности отсутствовали, готовить приходилось на кострах. В Рогачеве и Стрешине люди в гетто жили в маленьких домиках. Ночью многие не могли даже лечь и спали сидя, если от прежних жильцов оставались кровати, то спали по двое или трое и столько же под кроватью, и поэтому часто даже не раздевались.
Немцы не кормили евреев в гетто и не платили им за участие в принудительных работах. По воспоминаниям узников, голод мучил сильнее страха. К страху привыкали, и он притуплялся, но к голоду привыкнуть было нельзя — есть хотелось даже во сне. Самыми ценными продуктами считались мука и жир. Животных, домашней птицы, собак или кошек в гетто не было. Мяса и фруктов никто не ел, иногда была морковь и картофель, капуста. Большинство варили овощной суп. Пользовались отходами столовых. Вареные кости подбирали после разделки на кухнях немецких воинских частей или вынимали из мусорных ящиков. Из них вываривали жир, готовили студенистый навар, который шел в пищу или на продажу.
Выжить можно было только за счет собственных запасов, обмена и помощи со стороны белорусов. Насколько была велика эта помощь, необходимо рассматривать в каждом отдельном случае. Местные жители помогали безвозмездно, как правило, “своим” евреям — тем, кто состоял в браке с белорусами. Деревенским евреям помогали бывшие соседи и односельчане. Но эти “свои” составляли меньшую часть заключенных в гетто. Основная масса могла рассчитывать только на обмен, который был запрещен. Обмен требовал хорошей организации и доверия, а в отдельных случаях приходилось делиться с полицией, которая в ответ закрывала на это глаза [42].
ХII. Имущество евреев
После занятия немецкими войсками населенных пунктов все имущество евреев объявлялось собственностью Рейха [43]. Однако еще до этого в дома, оставленные эвакуированными евреями, вторгались гораздо чаще, чем в дома неевреев. Сами нацисты побуждали местное население к грабежу евреев. Они заявляли, что “жиды” — это эксплуататоры белорусов и те имеют право вернуть свое добро. В результате военных действий часть населения осталось без крова над головой, и нацисты предложили людям — прежде всего тем, кто пошел к ним на службу — занимать высвобождающееся от евреев жилье.
На население гетто налагали контрибуции. Брали заложников и под угрозой их расстрела собирали обручальные кольца, золотые и серебряные вещи, монеты, хозяйственное и туалетное мыло, постельные принадлежности, белье, одежду и другие вещи. В гетто Гомеля в сентябре 1941 г. немецкие солдаты группами и по одиночке совершали “экскурсии” и отбирали понравившиеся им вещи. Их примеру следовали белорусские полицейские [44]. В Рогачеве в ноябре 1941 г. каратели из СС, прибывшие для ликвидации гетто, раздевали и обыскивали евреев, избивали палками и плетками. В общую бочку бросали найденные ценности и деньги, затем всех евреев закрыли в подвале большого каменного здания и утром следующего дня расстреляли [45]. В Ветке 3 декабря 1941 г. немцы сначала собрали и увезли в Гомель 8 машин с еврейским имуществом и только потом приступили к расстрелу [46].
Нацисты преследовали неевреев, согласившихся взять на хранение имущество евреев. Однако в большинстве случаев еврейская собственность, ценности и золото попадали к белорусам и русским не в виде передачи на хранение, а как плата за укрывательство, обмен на продукты питания, наконец, просто в результате грабежа. Местные жители заранее готовились к акции, узнавая о ней через родных, служивших у немцев. Они дежурили в прилегающих к гетто кварталах. После ликвидации узников наиболее ценное забирали немцы и полицейские, затем оцепление снималось, и в район гетто врывалась толпа. Мародеры заходили в дома, обыскивали тела погибших, cнимали обувь и одежду, выламывали зубные коронки, искали ценные вещи, деньги и часы. Забирали и увозили вещи и съестные припасы, растаскивали мебель, уносили из домов все, что могло пригодиться — двери, рамы, окна. После этого кварталы, где еще недавно жили евреи, представляли собой одни скелеты зданий. Полиция брала под охрану оставшееся имущество евреев. Дома продавали местному населению, вещи убитых отправляли в стирку в еврейские прачечные, а затем для ремонта в портняжные мастерские. Позднее их продавали [47].
ХIII. Методика проведения акций
Уничтожение гетто готовилось заранее и проводилось как тщательно продуманная операция, которая, как правило, делилась на два этапа. Сначала отбирали молодых и крепких мужчин, которых уводили из гетто под предлогом выполнения какой-то работы, заставляли готовить яму и убивали. Так гетто лишалось той своей части, которая была способна к сопротивлению. В нее могли входить бывшие партийные и советские, комсомольские работники, или просто здоровые мужчин, а иногда и женщины. Активная прослойка была невелика: молодежь призывного возраста уже была в армии.
Расстрел первой части проводился большими силами немцев, опытными карателями со всеми предосторожностями (Гомель, Мозырь, Калинковичи, Корма). Белорусской полиции в первом расстреле отводилась второстепенная роль. Оставшихся евреев, подавленных и лишенных воли к жизни, женщин, стариков и детей можно было брать голыми руками (Добруш, Чечерск, Житковичи). Спустя некоторое время полиция из местных жителей выводила их из гетто с минимальным конвоем к месту расстрела. Такой прием удавался без труда там, где ликвидация еврейского населения проводилась в первые месяцы оккупации — сентябрь, октябрь, начало ноября 1941 г. Зимой 1942 г. применялась другая тактика — облава (Жлобин, Петриков, Стрешин, Чечерск).
Роль белорусской полиции в убийствах евреев стала особенно заметна во время второй волны уничтожения, начиная с февраля-марта 1942 г. К этому времени полиция превратилась в достаточно организованную силу, а немцы, со своей стороны, испытывали все большую нужду в персонале карателей, т. к. все больше сил приходилось перебрасывать на фронт. В ходе акций местные полицейские выгоняли евреев из домов, конвоировали к определенному месту, окружали кордоном и нажимали на курок. После массового расстрела именно полицейские активно искали спрятавшихся евреев, и отличались при этом гораздо большей жестокостью, чем немцы [48].
ХIV. Акции уничтожения
Убийства евреев проводились немцами в соответствии с известным приказом от 6 июня 1941 г. о комиссарах (Komissarbefhl). Его положения гласили, что к “комиссарам” причислялись евреи всех возрастов обоего пола, включая детей. Руководство вермахта имело на этот счет приказ фельдмаршала Рейхенау от 10 октября 1941 г. и директиву Кейтеля “Евреи на новооккупированных восточных территориях” от 12 сентября 1941 г.
Уничтожение еврейского населения Гомельской области проводилось в несколько этапов.
Первым этапом были действия карателей из айнзацгрупп и зондеркоманд, полицейских частей СС, вермахта и местных коллаборантов уже летом 1941 г.
Вторым — концентрация еврейского населения в гетто для последующего уничтожения (лето-осень 1941 г.).
Третим — ликвидация узников гетто (осень 1941 г. – весна 1942 г.).
Четвертым — “зачистка”: поиски и уничтожение уцелевших (весна – начало лета 1942 г.).
Пример “умиротворения завоеванных восточных территорий” в Беларуси показала айнзацгруппа “Б”. Это была одна из четырех айнзацгрупп СС, специально созданных для физического уничтожения евреев, комиссаров (коммунистов и советских работников) и других врагов Рейха. Она два раза прошла по восточным районам БССР (лето-осень 1941 г. и зима-весна 1941-1942 гг.), проводя массовые расстрелы, в ходе которых погибли тысячи евреев [49]. В августе 1941 г. проводилась карательная операция “Припятские болота”, в которой принимали участие 1-я кавалерийская бригада СС и части 162-й и 252- й пехотных дивизий. Они прошли с запада на восток Пинскую, Полесскую, Гомельскую и часть Минской областей. В местах, где они встретили сопротивление, уничтожались целые деревни. По сведениям командира кавалерийской бригады СС, в результате карательной операции было расстреляно 13788 советских граждан [50].
Немецкие “доклады о событиях” сообщают о казнях отдельных групп евреев Гомельской области в сентябре-ноябре 1941 г. В самом Гомеле в августе нацисты убили 10 евреев “за диверсионные акты” сразу после вступления в город, в октябре — 52 еврея, “выдававших себя за русских”. В декабре 1941 г. айнзацгруппа “Б” доложила о расстреле 2365 евреев Гомеля “за поддержку партизан”. Кроме айнзацгрупп с евреями расправлялись отряды из “командо-штаба рейхсфюрера СС” (Kommandostab ReichsAihrer- SS), полицейские формирования — немецкая “полиция порядка” – ОРПО, секретная полевая полиция (GFP), полевая жандармерия и местные комендатуры [51].
Часть евреев Гомельской области погибла в тюрьмах (Брагин, Мозырь, Наровля, Паричи, Речица, Чечерск) и рабочих лагерях (Жлобин, Калинковичи, Любань, Хойники, Щедрин). В Гомеле сотни евреев умерли на торфоразработках в Кабановке и других трудовых лагерях, куда переводили заключенных из тюрьмы и гетто [52].
Предлоги, которыми пользовались каратели для сбора еврейского населения перед акцией, не отличались разнообразием. Это могли быть приказы о регистрации, переселении, сообщении новых условий существований на оккупированной территории и т. д. В Калинковичах 20 сентября 1941 г. вывесили объявление: всем евреям необходимо переселиться на постоянное место жительства на Дачную улицу. Тем временем 4 офицера гестапо искали место для массовой акции. Они выбрали железнодорожный переезд в Дудичах в 1,5 км от города, куда 22 сентября на 12 грузовых автомобилях были доставлены 700 евреев. Все они были расстреляны [53].
В Петриков каратели прибыли на моторных лодках и катерах по р. Припять. Они приказали местным жителям мелом нанести кресты на свои дома и начали расправу с евреями, которых загнали в воду и расстреляли (более 300 чел). На следующий день уцелевших евреев искали по домам и убивали прямо на улицах [54]. В Копцевичах собрали 25 женщин, стариков и детей, посадили на автомашину под предлогом везти на допрос в Петриков, но их довезли только до урочища Железница и там расстреляли [55].
C августа 1941 г. по февраль 1942 г. тысячи евреев погибли в ходе разрозненных акций в местах, где гетто отсутствовали: Брагин, Ветка, Житковичи, Комарин, Копаткевичи, Красное, Пирки, Поддобрянка, Лельчицы, Наровля и многих других местах. До настоящего времени удалось найти документальное подтверждение смерти лишь 11705 евреев из 53 населенных пунктов современной Гомельской области, которые не являются окончательными (см. таблицу N4).
Убийства сопровождались издевательствами и садизмом. 15 сентября 1941 г. в д. Боянов Петриковского района Лазарю Расовскому каратели выкололи глаза, кинжалом разрезали грудь и разбили голову [56]. В Горвале Хаю Шпилевскую привязывали к мотоциклу и заставляли бежать, а старика опускали на веревке в колодец и обратно. 33 еврея Горваля были расстреляня разрывными пулями [57]. В Речице Юдку Смиловицкого (1901 г.р.) немцы приказали запрячь в сани (даже не в телегу — Л. С.) вместо лошади, а его жену Хаю (1906) погонять мужа кнутом. Когда она отказалась, Юдку убили, а Хаю отправили в тюрьму. Назавтра ее сын Левушка (1937) пытался передать матери узелок с продуктами через забор, и был застрелен конвоиром с вышки. Басю Смиловицкую (1872) столкнули в погреб дома по улице Комсомольской и в течение нескольких дней наблюдали, как она умирала [58].
ХV. Призывы к возмездию
В ходе акций уничтожения встречались люди, которые перед лицом смерти не теряли самообладания. Они посылали проклятия нацистам и их соучастникам, призывали к отмщению, выражали веру в победу Красной Армии и заявляли, что их мужья, отцы и братья не оставят без наказания виновных в их гибели. В Калинковичах 23 сентября 1941 г. неизвестный мужчина 30 лет кричал: “Вы убьете нас, но советская власть будет жить!” [59]. В Лельчицах перед расстрелом Малка Марголина из Турова, муж которой Мейшке был на фронте, выхватила из-за пазухи платок и крикнула: “Всех не расстреляете, за нас отомстят мужья!” Мейшке и его брат Ицл Марголины погибли в боях с нацистами [60]. В Речице во время расстрела 25 ноября 1941 г. Хава-Сейна Рудницкая заявляла: “Сталин победит!“, а Борис Смиловицкий кричал: “Бандиты, фашисты, вы проливаете нашу кровь, но все равно Красная Армия победит и отомстит за нас!” [61].
Примеры подобного поведения, отмеченные и в ряде других мест, свидетельствуют о мужестве и опровергают миф о покорности евреев и нежелании сопротивляться. Поставленные в безвыходное положение, они не хотели мириться с участью и выражали свое отношение к убийцам.
ХVI. Сокрытие следов преступлений
Весной 1942 г. по приказу Гиммлера были созданы специальные отряды, известные как зондеркоманда-1005 под командованием штандартенфюрера Пауля Бломбеля. Им было поручено вскрывать могилы, и сжигать трупы, принимать другие меры для сокрытия мест массовых захоронений [62]. В 1942-1943 гг. подобные мероприятия были проведены в Гомельской области. Для их осуществления использовали евреев, военнопленных и местных жителей. Весной 1942 г. в Рогачеве размыло водой ров, в котором было захоронено 3000 трупов. Часть трупов попала в реку Друть. Немцы мобилизовали население вылавливать их баграми и снова закапывать.
В декабре 1943 г. перед отступлением из города, разложившиеся человеческие останки, скелеты и кости выкопали, сложили в штабеля, чередуя рядами бревен. Штабеля облили керосином, смолой и зажгли. Костры горели трое суток. Вокруг немцы выставили оцепление, и никого не пускали, аналогичные меры были приняты в Паричах, Гомеле и Наровле [63].
При освобождении Мозыря в январе 1944 г. было установлено, что 18 могил на еврейском кладбище (960-1000 трупов), 5 могил во дворе тюрьмы СД по ул. Пушкинской (275), 4 могилы в овраге урочища Ромашов Ров (850), 2 могилы по дороге из Мозыря в д. Бобры Мозырского района не имели надмогильных холмов, табличек или других признаков погребения [64]. Однако, все попытки скрыть следы преступлений не достигли цели.
XVII. Отношение к геноциду
Местное население было осведомлено о геноциде евреев, несмотря на попытки нацистского руководства скрыть от посторонних акции уничтожения. Специальные приказы запрещали скопление зрителей при массовых казнях [65], при проведениия расстрелов за чертой города, при выкапывании и сжигании трупов [66]. Местное население узнавало об убийствах от тех, кого нацисты заставляли хоронить, от случайных свидетелей, из рассказов полицейских, от тех, кто участвовал в дележе еврейского имущества.
Большинство местных жителей отвернулось от евреев. Прежде всего, из-за страха: за укрытие еврея полагалась смерть всей семьи. Сыграл свою роль и традиционный антисемитизм: выдавали евреев-соседей, беженцев из гетто, но при этом прятали военнопленных и окруженцев. От спасенных евреев ждали материальное вознаграждение, тогда как русских спасали “за так”.
Сказалась и жестокость репрессий советской власти за 24 года ее существования, притупившая чувство сострадания и милосердия. В памяти белорусов были живы образы “жидокомиссаров”, не пропорционально большого участия евреев в революции, коллективизации, советских и партийных органах. Многие белорусы и русские опасались не столько прихода немцев, сколько военных действий. Немцы обещали вернуть частную собственность и отменить колхозы. Новая власть требовала уважения и подчинения, а евреи были объявлены врагами этой власти.
Перемены, происшедшие с приходом оккупантов, произвели на евреев самое тягостное впечатление. Они почувствовали, что мир отвернулся от них, что все — и немцы, и белорусы, и русские — сообща против них. Это деморализовало, вызывало апатию, у большинства пропадало желание бежать или искать помощи у соседей. Уходить в лес было не к кому, партизан в 1941 г. – начале 1942 г. еще почти не было и до весны 1942 г. их положение было отчаянным. Разрозненные малочисленные отряды партизан укрывались в труднодоступной местности. Они не пользовались поддержкой населения, не располагали необходимой силой, средствами связи и огневой мощью. Партизаны часто видели в евреях обузу. Старики, женщины, дети, больные и истощенные люди не были приспособлены к жизни в лесу и сковывали действия партизан. Евреев, ввиду невероятности их спасения, порой, принимали за немецких шпионов, подосланных отравить колодцы и ликвидировать партизанских командиров [67].
Расширение масштабов геноцида евреев в 1942 г. заставило многих белорусов пересмотреть свое отношение к оккупационным властям. Уничтожение евреев немцами от мала до велика, включая полукровок и нееврейских супругов, приводило к вопросу о том, кто будет следующим после евреев? Этому способствовали и страшные акции возмездия нацистов за помощь партизанам, в ходе которых уничтожались целые белорусские деревни вместе с жителями. Все это в итоге привело к негативной реакции местных жителей на массовое убийство евреев. Местное население начало помогать евреям. Делалось это с риском для собственной жизни, однако число спасенных не сопоставимо с количеством евреев, переданных в руки нацистов [68].
Вывод
В Беларуси, наиболее пострадавшей в годы войны среди других республик СССР, политика геноцида мирных жителей была изучена достаточно детально, но при этом не было принято говорить о жертвах среди евреев [69]. Считалось, что Беларусь потеряла такое количество коренного населения, что говорить отдельно о геноциде евреев не пристало. Гибель советских евреев рассматривалась исключительно в свете противостояния СССР и Германии, а термин “геноцид” в первые 15 лет после окончания второй мировой войны не использовался. Одним из наименее изученных регионов Холокоста в Беларуси до сих пор остается современная Гомельская область.
Приведенные выше материалы позволяют выделить следующие общие и инидивидуальные стороны нацистского геноцида в этом южном регионе республики:
Общие стороны:
— физическая ликвидация еврейского населения была составной частью оккупационной политики нацистов в период советско-германской войны;
— Гомельская область оказалась той частью Восточной Беларуси, где впервые на практике был опробован механизм поголовного уничтожения евреев. Айнзацгруппа “Б”, одна из четырех айнзацгрупп СС, два раза прошла по ее районам летом-осенью 1941 г. и зимой-весной 1941-1942 гг.;
— основным предлогом для уничтожения стала “советизация” евреев-восточников (Гомельская, Могилевская, Минская и Витебская области), которые, по мнению нацистов, были наиболее проникнуты коммунистическим влиянием и способны к сопротивлению;
— немецкое вторжение не сопровождалось крупными еврейскими погромами, подобными тем, что происходили в Литве, Западной Украине и некоторых районах Западной Беларуси. Несмотря на это, нееврейская часть населения пошла на сотрудничество с нацистами в уничтожении еврейского населения;
— как и во всех остальных областях Беларуси, в полицию пошли служить не только противники советской власти, репрессированные и уголовные элементы, но и бывшие ее функционеры, коммунисты, работники НКВД и офицеры РККА;
— для уцелевшей после первой волны уничтожения части евреев Гомельской области были созданы гетто, которые не имели ничего общего с гетто Европы, Польши и стран Балтии (отсутствие культурной, религиозной, медицинской деятельности, школ, благотворительных организаций, нелегальной экономической деятельности);
— условия существования в гетто (скученность, антисанитария, отсутствие медицинской помощи, нехватка элементарных бытовых условий), голод и болезни являлись типичными и были рассчитаны на “естественную” убыль узников;
— антисемитская пропаганда нацистов была воспринята и нашла отклик у части местного населения. Евреям отказывали в убежище, их выдавали и убивали;
— еврейское имущество было присвоено оккупационными властями, стало предметом грабежа и мародерства со стороны полиции и местных жителей;
— отношение к геноциду евреев (мирных жителей, партизан и советского руководства) до настоящего времени является неудобной темой. Руководство современной Беларуси не признало свою часть вины за геноцид евреев на территории республики в годы войны. Белорусская историография отрицает, что политика геноцида была направлена, в первую очередь, против евреев. Оспорить это нельзя, потому что нацисты никогда не убивали белорусов по этническому признаку (только акции возмездия, устрашения и нарушения приказов).
Особенности:
— Гомельская область — наименьшая по территории из областей БССР (15,800 кв. км), находилась по количеству еврейского населения (70 тыс. чел.) на четвертом месте после гораздо более крупных Минской, Могилевской и Витебской областей;
— Гомельская область была оккупирована последней в республике, в конце августа 1941 г.;
— у еврейской части населения Гомельской области было меньше иллюзий в отношении немцев как “культурной” нации образца 1918 г., неспособных причинить вред евреям;
— большинство эвакуированных евреев были жителями городов; многие работали на промышленных предприятиях, подлежавших эвакуации; они были более информированы и обладали определенной самостоятельностью мышления, что позволило правильно оценить опасность, которую таила нацистская оккупация;
— наибольшие потери понесли малые непромышленные города и местечки Гомельской области, в которых проживало еврейство “вчерашнего дня”, сохранившее традиционную культуру, но мало затронутое “переломом” 1920-х и 1930-х гг., оно было менее политизированным и самостоятельно мыслящим. Местечки лежали в стороне от дорог, их не бомбили с воздуха, там не видели беженцев с запада Беларуси, в них мыло мало населения молодого возраста, мигрировавшего в большие города;
— гетто в Гомельской области служили местом изоляции евреев и пунктами сбора для быстрого уничтожения, поэтому здесь не было никаких долгосрочных программ, отсутствовали медицинское обслуживание и санитарный контроль, узники сами заботились о своем пропитании; в этом отношении гетто здесь больше, чем в других районах республики, напоминали концлагеря;
— больших гетто на территории области не было: самыми крупными считались гетто в Речице (3,500) и Рогачеве (3,300);
— режим изоляции в гетто был более строгим, все они охранялись; за их пределами могли жить только отдельные специалисты по особому разрешению и надзором белорусской полиции и бургомистров;
— большинство узников гетто составили женщины и дети (до 60%), а также старики, тогда как здоровых, молодых и крепких мужчин и женщин почти не было; мужчины призывного возраста ушли в армию, другие успели эвакуироваться вместе с предприятиями или бежали самостоятельно;
— отсутствовали классические юденраты (еврейские советы) и даже их подобие (Минск, Могилев, Витебск), с аппаратом сотрудников и четким распределением обязанностей; сроки существования юденратов были очень ограничены, в гетто намного больше было еврейских старост, которые служили посредниками между узниками и немецкой администрацией;
— узники гетто Гомельской области не использовали с экономической целью (в отличие от большинства районов Западной Беларуси, Польши и Литвы): евреев редко посылали на работы, жизненно необходимые для города, района или немецкой армии; большинство поручений носили случайный характер — заготовка топлива, ремонт, строительство или уборка территории — это подтверждало наличие замысла скорого запланированного уничтожения узников;
— большинство узников были равны в своем несчастье, в их среде отсутствовал антагонизм, характерный для евреев – “восточников” и “западников”.
Всего за годы оккупации общие потери еврейского населения Гомельской области, по неполным данным, достигли 32633 чел. Из них в 20 гетто созданных в 15 населенных пунктах в результате акций уничтожения, голода и болезней погибло 20928 чел., а вне гетто в 53 населенных пунктах — 11705 чел. Всего в 1941-1944 гг. Гомельская область потеряла 53360 мирных жителей разных национальностей, из которых 61,2% составили евреи. Можно предположить, что только своевременная эвакуация и упорная оборона области в августе 1941 г. воспрепятствовали еще более тяжелым людским потерям.
Катастрофа во многом сократила численность еврейского населения Гомельской области и существенно изменила его социальный и культурный облик. Евреи, устойчиво занимавшие в области второе после белорусов место, навсегда уступили его русским. В 1959 г. из общего количества населения области 1361841 чел. евреи насчитывали теперь только 45007 чел. — 3,3% (для сравнения: белорусы — 86,7%, русские — 6,6%, украинцы — 0,9%, поляки — 0,5%).
Изменились места компактного проживания евреев, усилились процессы миграции, ослаб интерес к языку идиш, возросло количество межнациональных браков. В 1959 г. лишь каждый четвертый (25,6%) еврей Гомельской области признавал язык идиш своим родным языком, тогда как русский язык — 71,99% евреев, а белорусский — 2,29% [70]. С другой стороны, последствия Катастрофы обострили национальное самосознание и побудили многих к самоидентификации. Все это отразилось на общей национальной политике властей в Беларуси. Не только евреи, но и другие меньшинства утратили свои права. Атрибуты национальной жизни были оставлены только белорусам как коренной нации, хотя по своей сути они оказались формальными.
История геноцида евреев в Гомельской области не написана и ожидает своего исследования. В объективном ее освещении должны быть заинтересованы как евреи, так и белорусы.
Примечания:
- В.И.Пичуков, М.И.Старовойтов. Гомельщина многонациональная (20-30е годы ХХ века). Гомель, 1999 г. Вып. 1, с. 50-52.
2. Mordechai Altshuler. Soviet Jewry on the Eve of the Holocaust. A social and demographic profile. Jerusalem, 1998, p. 234.
3. Sh.Cholawski. “Soviet Rule in Western Byelorussia, 1939-1941, and the Repercussions for the Jewish Community during the Holocaust”. World Conrgess of Jewish Studies. Jerusalem, 1980 (Hebrew).
4. “Jewish Refugees from Poland in Belorussia, 1939-1940”. Documents. Introduced and annotated by E.Ioffe and V.Selemenev // Jews in Eastern Europe, No 1 (32), 1997, p. 55.
5. M.Altshuler. Distribution of the Jewish Population of the USSR, 1939. Jerusalem, 1993, p. 40.
6. А.Ф.Вишневский, А.М.Литвин. Туров. Краткий исторический очерк. Минск, 1980 г., с.38-40.
7. Архив автора. Письмо Абрама Соломоновича Бухмана из Кармиеля от 1 августа 1994 г.
8. Всенародное партизанское движение в Белоруссии в годы Великой Отечественной войны. Документы и материалы. В трех томах. Минск, 1967-1982 гг., т. 1, с. 118-119.
9. L.Smilovitsky. “A Demographic Profile of the Jews in Belorussia from the Pre-war to the Post- war time” // Journal of Genocide Research (New York), Vol. 5 (1) 2003, p. 117.
10. Vadim Dubson. “On the problem of the Evacuation of Soviet Jews in 1941” Jews in Eastern Europe, Nо 3 (40), 1999, pp. 37-56.
11. Гомельская область. Гомель, 1988 г., с. 83.
12. L.Smilovitsky. “Jewish Addresses in Rechitsa” Journal of Federation of East European Family History Societies. USA. December, 2002, p. 12.
13. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф.8114, оп. 1, д. 965, л. 99.
14. Yad Vashem Archives (YVA), Jerusalem, collection M-33/476, p. 18.
15. Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории (РЦХИДНИ), ф.69, оп. 1, д. 818, л. 142.
16. Архив автора. Письмо Ильи Гобермана из Кирьят Ям, 17 сентября 2000 г.
17. Подсчитано автором по кн.: “Места принудительного содержания гражданского населения на временно оккупированной территории Белоруссии в годы Великой Отечественной войны, 1941-1944 гг.”. Минск, 2001 г., с. 27-38.
18. Архив КГБ Республики Беларусь. Материалы уголовного дела Подберезного Ивана Павловича от 21 января 1944 г., лл. 148, 151.
19. YVA, M-35/14.
20. Архив КГБ. Указанный источник, лл. 141-146, 148.
21. Там же, л. 151.
22. Д.Романовский. “Холокост в Восточной Белоруссии и Северо-Западной России глазами неевреев” Вестник еврейского университета в Москве, Nо 2 (9), 1995, с. 93-103.
23. Марат Ботвинник. Памятники геноцида евреев Беларуси. Минск, 2000 г., с. 204.
24. YVA, M-33/1120, p. 5.
25. Збор помнiкау гiсторыi i культуры Беларусi. Гомельская вобласть. Мiнск, 1985 г., с.119.
26. ГА Гомельской области. Ф. 1345, оп. 1, д. 15, лл. 3-6.
27. НАРБ. Ф. 861, оп. 1, д. 12, л. 25
28. Советская Белоруссия, 16 мая 1995 г.
29. НАРБ. Ф. 861, оп. 1, д. 12, л. 188-об.
30. Sh.Cholawsky. The Jews of Belorussia during Wold War II. Amsterdam, 1998, pp. 81-82.
31. C.Gerlach, Kalkulierte Morde, Hamburg, 1999, s. 94-111.
32. Y.Buchler. “Local Police Force Participation in the Extermination of Jews in Occupied Soviet Territory” Shvut, 4(20), 1996, pp. 79-99.
33. ГАРФ. Ф. 7021, оп. 85, д. 217, л. 14.
34. Архив автора. Письмо Михаила Балтэ и Сары Бер из Речицы 12 января 2000 г.
35. “Мозырские страницы Холокоста” . “Берега” (Минск), март-апрель 2002 г.
36. Архив автора. Письмо Зиновия Вагера от 15 марта 2001 г. из Пинска.
37. Цецилия Шапиро вспоминает, что после побега из Минского гетто она с паспортом на имя русской женщины оказалась в Гомеле. При оформлении прописки Кардаков направил ее для определения расовой принадлежности к немецкому профессору Феберу. Заключение экспертизы утверждало, что Шапиро являлась “безусловно арийского происхождения”. Это спасло ей жизнь. См: Неизвестная черная книга. Свидетельства очевидцев о Катастрофе советских евреев, 1941-1944 гг. Москва-Иерусалим, 1993 г., с.255.
38. L.Smilovitsky. “Righteous Gentiles, the Partisans and Jewish Survival in Belorussia, 1941- 1944” Holocaust and Genocide Studies, Vol. 11 (3), Winter 1997, pp. 309.
39. Тела Симы и ее дочери Прищепа похоронил под угрозами односельчан. После освобождения Юровичей Прищепу судили и дали срок. Умер он в Мозырской тюрьме (по другим сведениям, его убили сами заключенные) L.Smilovitsky. “The Fate of Jewish Children of Belorussia During the Holocaust, 1941-1944” Yalkut Moreshet, No 68, 1999, pp.121-144 (Hebrew).
40. Gerlach. Op. Cit, s. 204-205.
41. B.Chiari. Alltag hinter der Front. Kollaboration und Widerstand in Weisrusland, 1941-1944. Schirften des Bundesarchivs, Bd. 53. Dusseldorf: Droste Verlag, 1998. s. 119.
42. Л.Смиловицкий. Катастрофа евреев в Белоруссии. Тель-Авив, 2000 г., с. 46-48.
43. L.Smilovitsky. “Nazi Confiscation of Jewish Property in Belorussia”. Review on: “Natsistskoe zoloto iz Belarusi, Dokumenty i materialy” (Nazi gold from Belorussia: documents and materials). Minsk, 1998. Jews in Eastern Europe, No 1(37), 1998, pp. 75-79.
44. НАРБ. Ф. 861, оп. 1, д. 6, л. 4.
45. Там же, ф. 4, оп. 29, д. 113, л. 669.
46. Архив управления МВД Гомельской области. Ф. 12, оп. 1/8, д. 1, т. 1, л. 118.
47. НАРБ. Ф. 370, оп. 1, д. 483, лл. 29-30.
48. M.Dean. Collaboration in the Holocaust. Crimes of the Local Police in Belorussia and Ukraine, 1941-1944. New York-London, 2000, p. 77.
49. H.Krausnick, H.H.Wilhelm. Die Truppe des Weltanschaungskrieges. Stuttgart, 1981, s. 179- 186; Ch.Gerlach. Die Einsatzgruppe B . Die Einsatzgruppen in der bersetzten Sowjetunion 1941/42. Berlin, 1997, s. 52-70.
50. “Карательные операции против партизан и населения” // Немецко-фашистский геноцид в Беларуси, 1941-1944 гг. Минск, 1995 г., с. 346.
51. YVA, 053/3.
52. Д.Романовский. “Сколько евреев погибло в промышленных районах Восточной Белоруссии в начале немецкой оккупации (июль-декабрь 1941г.)?” Вестник еврейского университета, Nо 4(22), 2000 г., с. 167.
53. НАРБ. Ф. 861, оп. 1, д. 12, лл. 25-26.
54. Там же, ф. 845, оп. 1, д. 12, л. 47.
55. М.Ботвинник. Памятники геноцида евреев Беларуси. Минск, 2000 г., с. 207.
56. YVA, M-33/1126, p. 50.
57. НАРБ. Ф. 861, оп. 1, д. 6, лл. 341-342, 350.
58. Архив автора. Письмо Ф.Л. Заснчик из Москвы от 7 июня 1994 г.; ГАРФ, ф. 7021, оп.85, д. 217, лл. 1-8.
59. ГАРФ. Ф. 7021, оп. 91, д. 273, лл. 7-9.
60. Архив автора. Письмо Татьяны Левиной из Натании, 5 октября 1999 г.
61. YVA, М-33/476, p. 19.
62. Уничтожение евреев СССР в годы немецкой оккупации, 1941-1944 гг. Сборник документов и материалов. Под ред. Ицхака Арада. Иерусалим, 1991 г., с. 29.
63. Преступления немецко-фашистских оккупантов в Белоруссии, 1941-1944 гг. Документы и материалы. Минск, 1963 г., с. 232
64. “Мозырские страницы Холокоста”. “Берега” (Минск), март-апрель 2002 г.
65. Приказ руководителя гестапо Мюллера от 30 октября 1941 г. W.Benz u.a. (Hrsg), Einsatz im “Reichskommissariat Ostland”, Berlin, 1998, s. 69.
66. W.Orbach, “The Destruction of the Jews in the Nazi-Occupied Territories of the USSR” . Soviet Jewish Affairs, 6 (2) 1976, pp. 32-51.
67. Д.Романовский. “Холокост глазами евреев — его жертв: на примере восточной Белоруссии и северо-западной России” // Вестник еврейского университета в Москве, Nо 1(17), 1998 г., с. 84-119; Л. Рейн. “Отношение белорусского населения к евреям во время Катастрофы, 1941-1944 гг.” Евреи Беларуси. История и культура. Вып. VI. Минск, 2001 г., с. 181-205.
68. К настоящему времени известно немногим более 500 “праведников народов мира” из Белоруссии. Подробнее: L.Smilovitsky. “Righteous Gentiles, the Partisans and Jewish Survival in Belorussia, 1941-1944.” Holocaust and Genocide Studies. Vol. 11 (3), Winter 1997, pp.301-329.
69. Документы по истории Великой Отечественной войны в государственных архивах Республики Беларусь. Аннотированный справочник. Минск, 1998 г.; Беларусь у гады Вялiкай Айчыннай вайны. Праблемы гiстарыяграфii у крынiцазнауства. Пад рэд. А.М.Лiтвина, Мiнск, 1999 г.
70. Подсчитано автором по материалам “Итоги Всесоюзной переписи населения 1959 года. Белорусская ССР”. Москва, 1963 г., с. 126.
Автор: Леонид Смиловицкий
